Хармс Рассказы
17 лошадей
Старшему сыну оставляю 1/2 своего наследства, среднему сыну оставляю 1/3
своего наследства, а младшему сыну оставляю 1/9 своего наследства.
Когда это человек умер, то после его смерти осталось всего только 17 лошадей
и больше ничего. Стали сыновья 17 лошадей между собой делить.
"Я,-сказал старший,- беру 1/2 всех лошадей. Значит 17:2 Это будет 81/2".
-"Как же ты 81/2 лошадей возьмёшь?-спросил средний брат,- Не станешь же ты
лошадь на куски резать?"
-"Это верно,- согласился с ним старший брат,- только и вам своей части не
взять. Ведь 17 ни на 2, ни на 3 не делится!"
-"Так как же быть?"
-"Вот что,- сказал младший брат,- я знаю одного очень умного человека, зовут
его Иван Петрович Рассудилов, он-то нам сумеет помочь".
-"Ну что ж, зови его",- согласились два других брата.
Младший брат ушел куда-то и скоро вернулся с человеком, который ехал на
лошади и курил коротенькую трубочку. "Вот,- сказал младший брат,- Это и есть
Иван Петрович Рассудилов".
Рассказали братья Рассудилову свое горе. Тот выслушал и говорит: "Возьмите вы
мою лошадь, тогда у вас будет 18 лошадей и делите спокойно". Стали братья 18
лошадей делить.
Старший взял 1/2- 9 лошадей, средний взял 1/3- 6 лошадей,а младший взял 1/9-
2 лошади.
Сложили братья своих лошадей вместе. 9+6+2, получилось 17 лошадей. а Иван
Петрович сел на свою восемнадцатую лошадь и закурил свою трубочку.
"Ну что, довольны?"-спросил он удивленных братьев и уехал.
Реабилитация
Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне
в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом,
а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не
доказательство, что ногу я оторвал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу
я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с
Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни к чему выскакивать из-за
двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно:
я подлизывал кровяные лужи и пятна - это естественная потребность человека
уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А так-же я не
насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых,
я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она
вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец
был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому
была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом
размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм - обвинять меня в убийстве собаки,
когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не
считаю. Ну хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую
жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и испражнился
на свои жертвы, - это уже, извините, абсурд. Испражняться - потребность
естественная, а, следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю
опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание. 1940 год.
Забыл, как называется
Один англичанин никак не мог вспомнить, как эта птица называется.
- Это, - говорит, - крюкица. Ах нет, не крюкица, а кирюкица. Или нет,
не кирюкица, а курякица. Фу ты! Не курякица, а кукрикица. Да и не кукрикица,
а кирикрюкица. Хотите я вам расскажу рассказ про эту крюкицу? То есть не крюкицу,
а кирюкицу. Или нет, не кирюкицу, а курякицу. Фу ты! Не курякицу, а кукрикицу.
Да не кукрикицу, а кирикрюкицу! Нет, опять не так! Курикрятицу? Нет, не курикрятицу!
Кирикрюкицу? Нет опять не так!
Забыл я, как эта птица называется. А уж если б не забыл, то рассказал бы вам рассказ
про эту кирикуркукукрекицу.
Теперь я расскажу, как я родился
Теперь я расскажу о том, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне
первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот как.
Мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители поизвели на
свет только в конце 1905 года, потому что папа пожелал, чтобы его ребенок родился
обязательно на Новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1-го апреля и
только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка.
Первый раз папа подъехал к моей маме 1го апреля 1903-го года. Мама давно
ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень
шутливом настроении и не удержался и сказал маме: "С первым апреля!
Мама страшно обиделась и в этот день не подпустила папу к себе.
Пришлось ждать до следующего года.
В 1904 году, 1-го апреля, папа начал опять подъезжать к маме с
тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она
уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять не
подпустила к себе папу. Сколько папа ни бушевал, ничего не помогло.
И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.
Итак мое зачатие произошло 1-го апреля 1905 года.
Однако все папины рассчеты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился
на четыре месяца раньше срока.
Папа так разбушевался,что акушерка, принявшая меня, растерялась и начала запихивать
меня обратно, откуда я только что вылез.
Присутствующий при этом один наш знакомый, студент Военно-Медицинской Академии,
заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако несмотря на слова студента, меня все
же запихали, но, правда, как потом выяснилось, запихать-то запихали, да второпях не туда.
Тут началась страшная суматоха.
Родительница кричит: "Подавайте мне моего ребенка!" А ей отвечают: "Ваш, говорят,
ребенок находится внутри вас". "Как! - кричит родительница. - Как ребенок внутри
меня, когда я его только что родила!"
"Но, - говорят родительнице, - может быть вы ошибаетесь?" "Как! - кричит родительница,
- ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал
на простыне!" "Это верно, - говорят родительнице. - Но, может быть, он куда-нибудь заполз".
Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице.
А родительница шумит и требует своего ребенка.
Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развел,
однако все же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли.
Родительницу пронесло, и таким образом я вторично вышел на свет.
Тут опять папа разбушевался, - дескать, это, мол, еще нельзя назвать рождением, что это,
мол, еще не человек, а скорее наполовину зародыш, и что его следует либо опять обратно
запихать, либо посадить в инкубатор.
И они посадили меня в инкубатор.
25 сентября 1935 года.
Григорьев (Ударяя Семенова...)
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Вот
вам и зима настала. Пора печи топить.
Как по-вашему?
СЕМЕНОВ: По-моему, если отнестись серьезно
к вашему замечанию, то, пожалуй, дейст-
вительно, пора затопить печку.
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): А как
по-вашему, зима в этом году будет холодная
или теплая?
СЕМЕНОВ: Пожалуй, судя по тому, что лето бы-
ло дождливое, то зима всегда холодная.
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): А вот
мне никогда не бывает холодно.
СЕМЕНОВ: Это совершенно правильно, что вы
говорите, что вам не бывает холодно. У
вас такая натура.
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Я не
зябну.
СЕМЕНОВ: Ох!
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Что
ох?
СЕМЕНОВ (держась за щеку): Ох! Лицо болит!
ГРИГОРЬЕВ: Почему болит? (И с этими словами
хвать Семенова по морде).
СЕМЕНОВ (падая со стула): Ох! Сам не знаю!
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова ногой по морде):
У меня ничего не болит.
СЕМЕНОВ: Я тебя, сукин сын, отучу драться
(пробует встать).
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Тоже,
учитель нашелся!
СЕМЕНОВ (валится на спину): Сволочь, парши-
вая!
ГРИГОРЬЕВ: Ну ты, выбирай выражения полег-
че!
СЕМЕНОВ (силясь подняться): Я, брат,долго
терпел. Но хватит.
ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова каблуком по мор-
де): Говори, говори! Послушаем.
СЕМЕНОВ (валится на спину): Ох! <...>
Симфония №2
Антон Михайлович плюнул, сказал "эх", опять плюнул, опять сказал "эх",
опять плюнул, опять сказал "эх" и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.
Илья Павлович родился в 1883 году в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его
перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице.
Потом он служил в каком-то магазине, потом еще чего-то делал, а в начале революции
эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну.
Но про Анну Игнатьевну рассказать не так-то просто. Во-первых, я о ней почти
ничего не знаю, а во-вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать.
Я лучше расскажу о себе. Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом,
не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь. И дамы не избегают меня. Даже любят,
когда я с ними гуляю. Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и
Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной
Петровной у меня вышел забавный случай, о котором я и хочу рассказать.Случай вполне
обыкновенный, но все же забавный, ибо Марина Петровна благодаря мне совершенно
облысела, как ладонь. Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а
она трах! - и облысела. Вот и все.
9 - 10 июня 1941 года.
У одной маленькой девочки
У одной маленькой девочки начал гнить молочный зуб. Решили эту девочку
отвести к зубному врачу, чтобы он выдернул ей ее молочный зуб.
Вот однажды стояла эта маленькая девочка в редакции, стояла она около шкапа
и была вся скрюченная.
Тогда одна редакторша спросила эту девочку, почему она стоит вся скрюченная,
и девочка ответила, что она стоит так потому, что боится рвать свой молочный
зуб, так как должно быть, будет очень больно. А редакторша спрашивает:
- Ты очень боишься, если тебя уколют булавкой в руку?
Девочка говорит:
- Нет.
Редакторша уколола девочку булавкой в руку и говорит, что рвать молочный
зуб не больнее этого укола. Девочка поверила и вырвала свой нездоровый молочный зуб.
Можно только отметить находчивость этой редакторши.
Семь кошек
Вот так история! Не знаю, что делать. Я
совершенно запутался. Ничего разобрать не
могу. Посудите сами: поступил я сторожем на
кошачью выставку.
Выдали мне кожаные перчатки, чтобы кошки
меня за пальцы не цапали, и велели кошек по
клеткам рассаживать и на каждой клетке над-
писывать - как которую кошку зовут.
- Хорошо, - говорю я, - а только как зо-
вут этих кошек?
- А вот, - говорят, - кошку,которая сле-
ва, зовут Машка, рядом с ней сидит Пронька,
потом Бубенчик, а эта Чурка, а эта Мурка, а
эта Бурка, а эта Штукатурка.
Вот остался я один с кошками и думаю:
"Выкурюка я сначала трубочку, а уж потом
рассажу этих кошек по клеткам".
Вот курю я трубочку и на кошек смотрю.
Одна лапкой мордочку моет, другая на по-
толок смотрит, третья по комнате гуляет, че-
твертая кричит страшным голосом, еще две
кошки друг на друга шипят, а одна подошла ко
мне и меня за ногу укусила.
Я вскочил, даже трубку уронил. - Вот, -
кричу, - противная кошка! Ты даже и на ко-
шку не похожа. Пронька ты или Чурка, или,
может быть, ты Штукатурка?
Тут вдруг я понял, что я всех кошек пе-
репутал. Которую как зовут - совершенно не
знаю.
- Эй, - кричу, - Машка! Пронька! Бубен-
чик! Чурка! Мурка! Бурка! Штукатурка!
А кошки на меня ни малейшего внимания не
обращают.
Я им крикнул:
- Кис-кис-кис!
Тут все кошки зараз ко мне свои головы
повернули.
Что тут делать?
Вот кошки забрались на подоконник, по-
вернулись ко мне спиной и давай в окно смот-
реть.
Вот они все тут сидят, а которая тут
Штукатурка и которая тут Бубенчик?
Ничего я разобрать не могу.
Я думаю так, что только очень умный че-
ловек сумеет отгадать,как какую кошку зовут.
|
